«Когда люди видят на афише пианиста, они сразу готовятся сладко поспать в зале. Мол, классика – это прекрасно, но скучно… Уверен – на моем концерте все проснутся!» – обещает артист, который 4 марта в Смоленской филармонии готовится представить фортепианную музыку нового времени.
В последнее время его концерты по стране проходят sold out, с аншлагами. Евгений Соколовский – это имя вы еще услышите. Он не просто пишет и исполняет музыку. Это мелодии нового века, романтические, экспрессивные, нежные, сильные и яркие, целые свето-музыкальные шоу. А пока он приехал на пару дней, чтобы отрепетировать будущее выступление с Камерным оркестром Смоленской филармонии.
Входим в музыкальную гостиную филармонии. Там – никого. Соколовский с восхищением рассматривает филармонический клавесин, осторожно приоткрывает его и пробует клавиши пальцами.
– Прекрасный инструмент! Когда-то во Франции я играл на клавесине Моцарта, – вспоминает Евгений. – Я тогда еще был студентом Тверского музыкального училища. Если вы знаете, Тверь и французский Безансон – побратимы. И вот мы с сокурсниками по творческому обмену поехали во Францию. Расселились у французских студентов, жили в их семьях, знакомились с европейским укладом жизни. Делали концерты в разных городах страны. Образовательная система там несколько иная, чем в России. У нас консерватория – это высшее учебное заведение, а у них – просто музыкальное училище, колледж. А высшая музыкальная школа так и называется – «высшая школа». Я этого не знал, пришел к преподавателю французской консерватории, чтобы поиграть ему и получить какие-то ценные советы. Тот послушал, похвалил, ничего особенно нового не сказал, но позвал посмотреть на его личную коллекцию роялей. Это было действительно нечто потрясающее! В обычном старинном доме с высоченными потолками «ютилось» около 15 разных роялей, самых разных, с четырьмя педалями, с восьмью и так далее. Был даже инструмент, специально созданный для исполнения «Турецкого рондо» Моцарта. И вот каким-то чудом в этой коллекции оказался клавесин Моцарта, который мой собеседник отреставрировал: он собирает свои инструменты, можно сказать, из руин.
– Вы любите старинные рояли?
– С уважением и трепетом к ним отношусь, но не могу сказать, что люблю. Я люблю новейшие инструменты, у них много функций, важных для композитора, механика другая, звучание… Хотя старинные инструменты – это тоже прекрасно. У меня дома «живет» немецкий рояль «Герман Гроссман» 1890 года. Мне его подарили по счастливой случайности: однажды пришел отмечать Рождество с друзьями к совершенно незнакомому человеку… Хозяйка прямо с порога спросила: «Нравится рояль?» Я сказал: «Конечно». И услышал: «Забирай! Я не могу его никуда отдать, его никто брать не хочет». Оказалось, ей для какой-то съемки телевизионщики этот инструмент привезли и забыли забрать. И вот он со мной уже четыре года живет. Можно сказать, что я его спас, потому что инструмент рисковал оказаться на свалке.
– В каком возрасте у вас свой первый инструмент появился?
– Начнем с того, что в пианино я влюбился еще в двухлетнем возрасте, когда еще в детский сад ходил. Там учительница музыки нам играла детские песенки, а все дети танцевали. Пианино вызывало у меня священный трепет и восторг: дико хотелось прикоснуться к инструменту, я, маленький, подбегал и трогал его. За это ругали… Зато чуть попозже стали водить нас в музыкальную школу на концерты таких же, как мы, детей. Я тогда еще не задумывался о том, что этому всему возможно научиться… Понимание пришло в 11 лет, когда я перестал заниматься спортом. Был год перерыва в моих занятиях гимнастикой, безделья такого – то есть ходил только в обычную школу, и все. Я брал отцовскую гитару, подбирал простые мелодии на одной струне. Родители заметили эти мои «опыты» и решили отвести в музыкальную школу. Все это произошло буквально за месяц. В декабре мама с папой заметили мое «композиторство», а уже в январе отдали в «музыкалку». Правда, меня принимать сначала не хотели: для поступления я был уже слишком взрослый, к тому же зимой пришел, а не осенью. Взяли на платное отделение, в «довесок». И вот, за следующие полгода, включая летние каникулы, когда я занимался, занимался и занимался, освоил программу сразу двух классов. И осенью сразу перешел в третий.
– Кажется, это называется «вундеркинд»?
– Нет, просто у меня была огромная тяга к музыке и желание научиться играть. Я занимался не из-под палки, как многие другие ребята, а потому что очень к этому стремился. Хотя было сложно.
– Пианино, рояль – инструменты недешевые. Наверняка родителям пришлось пойти на определенные жертвы?
– В то время на дворе был 1996 год, я не владел вообще никакой информацией о финансовом положении нашей семьи – что было дорого, что дешево, не понимал. Я захотел пианино – отец нашел средства и купил инструмент. Думаю, это было не так просто. Сейчас все более доступно: инструменты отдают на самовывоз и так далее. Никто не хочет держать у себя дома «деревянный шкаф», проще купить электронное пианино.
– Гимнастические навыки сохранились или нет?
– Нет. Естественно, вся растяжка со временем утратилась напрочь. Я все мечтаю ее восстановить, но не хватает сначала сил, потом времени… Конечно, нужно просто заняться собой. Плюс я же занимался раньше акробатикой: когда последний тренер ушел из школы, нас всех перевели с гимнастики в акробатику. Научился делать фляги, сальто, бланши. Но их тоже благополучно забыл (смеется). Хотя уверен, что мышцы «помнят», при желании все можно восстановить. На батуте сальто назад у меня получается. Но на земле пока делать его остерегаюсь.
– А в каком возрасте вы начали сочинять музыку?
– С 11 лет, как только я начал заниматься музыкой, отец мне предложил: «Жень, чужих произведений много – начинай писать свои». И я начал: сначала это были простенькие мелодии. Мы писали в соавторстве с папой. Он – стихи, а я – музыку. И наоборот. Вместе выступали, а мой брат Серега пел. Так сочинительство стало хобби. Причем я писал музыку не в ноты, а в синтезатор. Сочинял «в стол», а параллельно учился классической музыке. Потом понял, что людям мое творчество нравится. Так музыка стала профессией.
– Сейчас много молодых талантливых музыкантов, которые опускают руки от того, что крайне сложно пробиться, добиться того, чтобы их услышали, заметили. Как таланту поверить в себя? Если в тебя никто не верит.
– Я называю это «оправданием своего бездействия». Да, пробиться сложно. Когда ты «забиваешь» на свои сольные амбиции и садишься в оркестр – это сделать проще всего. Конечно, оркестр, большой коллектив – это гарантия твоего более-менее стабильного заработка. А сольная карьера означает, что нужно где-то добывать средства, вкладывать в свой проект и при этом не быть уверенным, что все эти усилия оправдаются. Все зависит от целей, от упорства. Что касается меня – я пишу музыку, хочу ее популяризировать. Делаю это доступным языком, применяю современные аранжировки, классические инструменты. Она нравится и взрослым, и детям, она всем понятна. Я иду к своей цели. И больше ничего не умею. Приходится очень сложно. Даже те люди, на чью помощь я когда-то рассчитывал, уходили – оказывалось, что никому ничего не нужно. Но вера в себя не должна вас предавать. Нужно каждый день обязательно что-то делать для своей мечты. Пусть даже в минус, в убыток, но нужно. Потом каждый минус станет плюсом. Я знаю, как тяжело собираются залы. Но зрители уходят довольными, вдохновленными. Потом с собой приводят других. Я сам трижды хотел поменять профессию. Устал отдавать пианино по 8 часов в день, не видя белого света. Если ты неделю не занимаешься, то все теряется, уходит из-под рук. Чисто физически. Постоянно слышал (и видел): «Музыка не кормит! Музыка поит!» Потом все ринулись в волну бизнеса: заканчивали Гнесинку, чтобы поменять профессию. Пойти туда, где больше платят. Меня все эти веяния тоже сбивали с толку, пока не возникла идея пойти по пути эстрадного фортепиано. В принципе, она не моя: Ричард Клайдерман начал играть классику в современных обработках еще в 80-х годах прошлого века. Именно он меня и вдохновил, еще в 11 лет.
– В Смоленске вы будете играть программу Genesis вместе с Камерным оркестром Смоленской филармонии под управлением Игоря Каждана. Первые впечатления от репетиций – какие они?
– Свою музыку с оркестром я играю впервые. Впечатления чудесные: Игорь Александрович сделал достаточно хорошие аранжировки для струнного оркестра. Мне очень понравилось, на первой репетиции испытал огромное удовольствие. Хотим сделать такой симбиоз: камерный оркестр с аранжировкой совместить и посмотреть, как это получится. Должно быть очень красиво. Подобный проект скоро ждет меня и в Москве, только там будет духовой оркестр, а не струнный, как в Смоленске. Причем духовой – это не такой, как мы привыкли слышать на вокзалах, а именно бэнд, в котором есть и ритм-секция, и духовая группа.
– Ваша музыка звучит на кинофестивалях, фестивалях искусств. Под нее выступали российские чемпионы фигурного катания – Юлия Липницкая, Мария Петрова и Алексей Тихонов. Программу готовил Илья Авербух. Как сложилась эта история?
– Я работал с режиссером, который делал и делает массу церемоний награждения, всякого рода теле-и шоу-программы. Он дружит с Ильей Авербухом. Илья послушал мою музыку и вдохновился ею.
– Вы пишете музыку для кино. Насколько эта индустрия сейчас восприимчива к творчеству композиторов?
– У меня пока не было такого масштабного проекта, чтобы всю музыку к фильму писал именно я. Скорее, делал отдельные мелодии и аранжировки для фильмов. Сейчас киномузыки как таковой не существует. Вся музыка – это просто фон, не отвлекающий внимания от сюжета. Если есть яркая мелодия, то ее не берут, она не подходит для фильма. К сожалению, такие сейчас установки в кинопроизводстве. Требуется безликий, незапоминающийся фон. Ты эту мелодию слышишь, но она не отпечатывается: ее нельзя запомнить, напеть. Вот в советское время киномузыка была великой, самостоятельной. Таривердиев, Дога, Артемьев – они все самостоятельные композиторы, их музыка живет своей жизнью, она вечна. К сожалению, это замечательное время в прошлом.
– 14 февраля с огромным успехом ваш «Генезис» состоялся в вашей родной Твери.
– Да, это было шоу музыки и света, с 3D-проекцией на рояле. Очень трудно собирался зал. То есть люди представляли, что идут на классического пианиста – а это уже такой синоним скуки, здорового сна прямо в концертном зале. Как у героя Безрукова в «Бригаде», который спал на классическом концерте (смеется). Но никто не ушел равнодушным. У моих зрителей были горящие глаза. От первой до последней ноты они внимательно, завороженно слушали. Это очень ценно для меня!
– Названия произведений и этой программы у вас такие глобальные, масштабные: «Время», «Дыхание земли»… Теперь «Генезис». Почему?
– Это только мои ассоциации, я их не диктую. Моя музыка – она без слов, поэтому ассоциации тут у каждого свои. «Генезис» – это символично. Это зарождение, начало всего. Моя сольная карьера пошла в рост с 2016 года. «Генезис» – отправная точка, начало сольной карьеры новой музыки. Мое начало. Мечтаю, чтобы мои программы стали большими, масштабными шоу.
– Для этого нужна большая команда. Она уже есть?
– Пока нет, но все впереди. Пока что мы все делаем вместе с моей супругой Дианой: она мой директор, продюсер, опора и Муза. Мы путешествуем по стране всей семьей, втроем, с нашей крошкой, дочкой Амалией (кстати, растет очень музыкальная девочка). Конечно, нам уже нужна команда: в одиночку и даже вдвоем масштабный проект не создашь. И она обязательно будет.
– Когда сочиняете, откуда мелодии приходят?
– Я пишу музыку под воздействием сильных эмоций. Любых. Но очень ярких. Это как вспышка: есть люди, которые выбрасывают свои эмоции с помощью крика, скандалов. Я устроен иначе: держу сильные эмоции внутри, но выливаю все в рояль. Да, рояль у меня получает за все сполна (смеется). Потом этот свой эмоциональный выплеск на диктофон записываю и восстанавливаю мелодию. Иногда мелодия приходит под впечатлениями от новых городов и стран. После поездки во Францию так вдохновился, что написал «Французский вальс».
– Может быть, и Смоленск станет новой музой?
– Кто знает! Ваша филармония прекрасна. От нее у меня волшебные впечатления: очень люблю такие уютные старинные здания с историей. С точки зрения акустики тут все здорово сделано, внутри замечательный интерьер. Надеюсь, что полюблю Смоленск, и это будет взаимно!
Беседовала Инна ПЕТРОВА
