О том, как через классику понять современность, и превратностях смоленской среды и пленэров
Недавно 32-летний смолянин Алексей Костенков стал лауреатом I степени в номинации «Живопись» международной премии «Филантроп» для людей с ограниченными возможностями. Член Союза художников России, молодой художник работает в традиции импрессионизма, чутко транслируя состояния природы. Несмотря на третью группу инвалидности из-за проблем с опорно-двигательным аппаратом, Алексей успевает работать дизайнером, в свободное время писать натюрморты, по выходным часами стоять на пленэрах и сдавать на права. А еще есть мечта – открыть в городе собственную художественную школу. Мы побеседовали с Алексеем о живописи, Смоленске и планах на будущее.
«Надеюсь, в нашей области возможно организовать что-то аналогичное этому фонду, с социальными мероприятиями и помощью инвалидам»
– Алексей, во-первых, поздравляю тебя с победой в международном конкурсе. Как пришла мысль побороться за премию «Филантроп»? Как бы ты оценил работы участников конкурса?
– Идея поучаствовать в крупном конкурсе появилась давно, знакомые спрашивали, почему я этим не занимаюсь. Я и сам уже понимал, что пора. Об этом конкурсе я узнал от сотрудников общества инвалидов. Наконец, заявка была оформлена прошлым летом, и я стал лауреатом первой степени, чему очень рад.
На итоговой выставке было много художников-самоучек, достаточно интересных. А те, кто удостоился звания лауреата, могут конкурировать с профессионалами – мне понравилось, что в их работах чувствуется любовь, чего у многих профи порой нет. Вообще, участники большие молодцы, потому что, несмотря на все трудности, занимаются творчеством, радуются жизни и подают отличный пример другим людям с ограниченными возможностями.
– Как прошла церемония награждения в Москве и что стало для тебя главной наградой?
– Призом стала выставка в Москве в галерее Зураба Церетели на Пречистенке. Есть и финансовая часть премии – но сами организаторы ее размера еще не знают, сказали, станет известно через полгода. Для экспозиции мы с сестрой возили семь картин. Еще до начала церемонии ко мне подходили организаторы и журналисты, они отметили высокий уровень работ и просили подробнее рассказать, из какого я города и у кого учился. На концерт в храм Христа Спасителя пригласили выступать Диану Гурцкую, Юлию Самойлову. Собралось много людей, а на вручении были в основном победители и их сопровождающие. Волонтеров было достаточно, здорово помогали колясочникам. Надеюсь, в нашей области возможно организовать что-то аналогичное этому фонду, с социальными мероприятиями и помощью инвалидам.
«Любой сильный человек, который борется за свои ценности и идеалы, – хороший пример для меня»
– Ты вступил в Союз художников достаточно рано. Что это тебе дало? Появились новые наставники?
– Мне было двадцать пять, что по меркам союза очень немного. Я только за год до этого окончил худграф и искал стимул к развитию. Его мне и подарил Союз художников своей активной выставочной деятельностью. А моими наставниками по-прежнему были народный художник Г.В. Намеровский, заслуженные художники В.М. Пресняков и В.И. Марышев. Пресняков и Намеровский учили композиции и графике, а Марышев был моим любимым преподавателем по живописи.
– Ты восхищаешься Серовым и Левитаном. Что-то заимствуешь у них?
– У них я прежде всего люблю внимательное отношение к натуре. А в технике меня всегда восхищала лаконичность их изобразительного языка. В русской живописи Левитан был новатором. Ни у кого не было столько шедевров, причем разнохарактерных: «Март» в плане солнца, абсолютно тоскливая «Владимирка» и «Омут», в который броситься хочется. Все они разнокалиберные, с абсолютно разным подходом. Большинство художников обычно избирает какое-то одно направление. Например, у Шишкина это сосны, максимум елки. Хвойный товарищ.
Еще многому учился у великих К.А. Коровина, К. Моне, В.Ф. Стожарова и других. Вообще, любой сильный человек, который борется за свои ценности и идеалы, – хороший пример для меня. Например, писатель Платонов: у него был период в жизни, когда он был вынужден работать дворником, но тем не менее творить не бросал.
– Где еще ищешь вдохновения?
– Многие интересные приемы я подсматриваю в картинах из наших музеев. В Смоленской галерее отлично представлены многие принципы и приемы пленэрной живописи, которые я изучал по картинам Грабаря, Крымова, Виноградова. Очень нравятся работы Бялыницкого-Бирули, Грицая, Штранеха.
– Какое место в искусстве, на твой взгляд, занимает академическая живопись сегодня?
– С нее нужно начинать. Несмотря на то что многие современные авторы любят что-то радикальное, они работают абсолютно без этой основы. Академическое образование «ставит глаз», как музыкантам ставят слух, учит уравновешивать пятна, линии, ритм, чувствовать пропорции. А эти законы действуют в любом изобразительном и пространственном искусстве. Мне, например, близок русский импрессионизм. Он, в отличие от французского, с вниманием относится к форме, которую также изучают в рамках академизма.
Так же и зрителю глубокое понимание творчества классиков поможет разобраться в направлениях современного искусства. Потому что образованный и думающий человек сумеет отличить «зерна от плевел».
«Я думаю, большинство людей умеет определять чувства, только в разной степени»
– Что ты чувствовал, создавая «Зимние сумерки»? Это одновременно и образ спокойного Днепра, и эмоционального состояния человека.
– Во время этой работы чувствовал холод, тоску, одиночество – я быстро впитываю состояние природы. И это был не зимний холод, я писал работу в теплой квартире с эскизов, просто в таком сумеречном пространстве очень грустно. Вода темная, затягивающая. И в дали пусто; один из моих преподавателей посоветовал хотя бы домики добавить – я сначала не хотел, но все-таки потом они появились. Грусть-тоска мой частый спутник, несмотря на то что я люблю пошутить.
– Считаешь ли ты, что так видеть природу – редкое свойство?
– Я думаю, большинство людей умеет определять чувства, только в разной степени. У кого-то это выражено ярче. Например, Коровин в своих воспоминаниях писал о друге Левитане. Они вместе ходили на этюды; однажды Левитан остановился, опустился на колени перед тропинкой, залитой солнцем, и заплакал. Коровин спросил: «Что ты делаешь? Пошли писать». А тот просто проникся природой до такой степени. Хотя на самом деле у Левитана просто была вялотекущая форма шизофрении, он был немножко другой. Среди таких людей часто встречаются гении.
– Ты не допускаешь несовершенств в портретах, но почему редко за них берешься?
– Сложно сказать. С развитием техники и оптики художник все меньше интересуется доскональным копированием формы. И рождается желание выразить трепет внутреннего мира. Я ставлю портрет выше жанров натюрморта и пейзажа, потому что внутри – и межличностные отношения – сложная сфера, требующая больше времени и сосредоточенности.
– Что тебе приносит удовольствия больше – процесс или результат? Что ты считаешь хорошим результатом для себя в живописи?
– Важнее послевкусие. Процесс никогда не прекращается, может длиться год или два. Обычно мне нравится в своих работах то же, что я ценю в чужих: нестандартные решения, грамотно выполненные, в которых отражено настроение или отношение автора. Люблю, когда смотришь на работу, и что-то не дает сразу отвести взгляд. Ходишь по выставке, пропускаешь холсты, но потом все равно возвращаешься к какому-то одному. Это бывает с работами любого направления. Сложно пройти мимо настоящего искусства. Мне важно, чтобы работа зацепила. Другое дело, что у каждого человека свои критерии. И эти критерии повышаются с уровнем образованности и широтой кругозора.
«У меня и не было момента выбора, быть в живописи или нет, – она со мной с десяти лет»
– Сегодня на художественных факультетах учатся, в основном, девушки. Как ты считаешь, почему? Как твоя семья отнеслась к твоему решению стать художником?
– Да, у профессии художника корни лежат в чувственной сфере, что делает ее более женской. У меня и не было момента выбора, быть в живописи или нет, – она со мной с десяти лет, и я просто пишу по возможности. Семья отнеслась к моему выбору профессии с опаской, но я всегда занимался чем-то творческим, другой жизни я не видел. Сейчас им интересно видеть меня участником социальных мероприятий и инициатив, они мною гордятся.
– Со Смоленском ты знаком с семи лет, когда переехал сюда из Риги. Какие места в нашем городе тебя по-прежнему привлекают и чем запоминаются пленэры?
– С раннего возраста я уже ходил на пленэры и выбирал живописные уголки. Это Реадовка, набережная Днепра, места возле крепостной стены. На самом деле, у нас в городе много точек, с которых удобно работать. Я начал ходить на пленэры еще в школьном возрасте из-за нехватки места дома: мы жили втроем в однокомнатной квартире. А для работы нужно пространство, чтобы как минимум поставить этюдник. Мне нравилось ходить в парк 1100-летия (часть его сохранилась за ТЦ «Макси») и лесопитомник… жаль, что теперь от них почти ничего не осталось.
Есть у меня пара историй про парк 1100-летия. Днем там хорошо было работать, а вечером становилось небезопасно. Например, как-то раз у меня спросили, за сколько продам картину, а я ответил, что когда ее пишу, не думаю об этом. В свою очередь, меня предупредили, чтобы на этом месте я больше не стоял, иначе, когда вернутся, проломят голову. Тогда мне было семнадцать.
Я и сейчас не прочь сходить поработать в городе. А когда мы переехали в новую квартиру, стали появляться натюрморты – потому что было где развернуться, организовать постановку. Для портрета нужно больше места, для фигуры – еще больше.
«Какое развитие, если среды становится меньше?»
– Ты работаешь дизайнером интерьеров и экстерьеров. Когда находишь время для творческих поисков?
– В будни я работаю с десяти до шести, а пишу по выходным. Иногда бывают творческие выезды на несколько дней на этюды по области и на юг России. Последние годы часто приезжаю в деревню Нетризово Кардымовского района, где пленэры организует прекрасный человек Т.И. Быкова, учредитель Фонда Полины Войлиненко, за что хочу выразить ей благодарность. Она помогает молодым развивающимся художникам
Смоленщины: теплые приемы и натопленный дом, возможность общения с людьми, близкими по духу.
– По роду деятельности знаешь, как влияет пространство на человека. Каковы, на твой взгляд, реальные перспективы развития городской среды в Смоленске?
– Какое развитие, если среды становится меньше? Думаю, мы будем двигаться по американскому пути, где центр города застроен офисами, и, надеюсь, хватит разума не вырубать деревья хотя бы за городом, а наоборот, насаживать зеленые массивы. Просто город станет местом работы, куда будут ездить все… Проводя еще больше времени в транспорте. А жить станем за городом.
– Если бы тебе безвозмездно дали пятьдесят миллионов рублей, что бы ты сделал, живя в Смоленске?
– Мне нравится идея открытия художественной школы для детей и взрослых, школы, в которой живопись будет выступать как метод психологической реабилитации, своеобразной арт-терапией для людей, которые в ней нуждаются: в основном, это инвалиды, но не только. Это будет особенное место, где многие люди смогут научиться живописи, развиться и найти ответы на важные вопросы.
Текст: Ирина БАЛОВНЕВА
Фото: Иван ВОЛКОВ, Александр ДОЛОСОВ
Биография
1986 г. Родился в Риге, Латвия.
2006 г. Окончил с отличием отделение живописи Смоленского государственного института искусств.
2012 г. Окончил отделение дизайна Смоленского государственного университета.
2013 г. Член Союза художников России.
Справка
Фонд «Филантроп» – одна из первых в России некоммерческих организаций, с 1990 года реализующая благотворительные проекты в области творческой и социальной реабилитации инвалидов. Ее учредитель – Всероссийское общество инвалидов. Премия «Филантроп» – ведущий проект фонда, учрежденный в 2005 году с целью поддержки талантливых людей с ограниченными возможностями в России и за рубежом.
