Интервью с обладателем награды «Смоленского ковчега» в номинации «За лучшую мужскую роль» – актером Московского драматического Театра на Перовской Артуром Мартиросовым
У спектаклей, которые создаются на основе таких пьес, как «Самоубийца» Николая Эрдмана, судьба обычно складывается непросто. Уж очень серьезные и неудобные вопросы поднимают их авторы, будто бы ставя на пару часов зеркало между сценой и зрительным залом.
Это зеркало, равно как и взгляд в него, вызывает у аудитории сложную гамму чувств. Ведь после напряженного рабочего дня правды хочется меньше всего. А если уж и пойти в театр, то за праздником, внутри которого – красивые люди в красивых одеждах (лучше совсем без изъянов) и эфемерные иллюзии. В идеале – хорошо бы еще от души посмеяться. А если споют – вообще здорово. В случае с «Самоубийцей» посмеяться вполне можно. Но – сквозь слезы.
«Самоубийца» в постановке Дмитрия Акриша – то самое зеркало, от которого хочется отвернуться. Вообще не попадать в его поле зрения. Ведь оно ведет нас через коридоры обычной коммуналки, где все бесконечно кричат и сквернословят, куда-то за грань, в потусторонний мир. Вот только сопротивляться не стоит. Потому что неромантическое, эмоционально тяжелое путешествие, выводящее нас далеко за пределы комфортной зоны, возвышает нас над нами же: заставляя думать, анализировать, расшифровывать скрытые смыслы, сопереживать, расти.
Герой Артура Мартиросова – Семен Семенович Подсекальников – обычный иждивенец, среднестатистический персонаж, молодой мужчина без какой-либо осязаемой цели в жизни. Но – со стремлением к халявной колбасе и, в идеале, к величию. Угрожая своим домочадцам самоубийством, он и не понимает, в какую темную историю впутывается. Не знает, какой шекспировский размах трагедии ожидает его впереди…
На смоленского зрителя спектакль произвел сложное впечатление: кто-то был в восторге, кто-то (два-три человека) покинул зал, кто-то вполголоса возмущался бранными словами, летящими со сцены, – но досмотрел все до конца. Как бы там ни было, актерский ансамбль справился с задачей блистательно. Здесь нет проходных ролей, случайных слов и фраз. Каждый персонаж – сочная краска в общей картине (пусть даже она мрачна). И, конечно, особенно сложная миссия была у исполнителя главной роли… Но пусть о своей работе расскажет он сам.
– Артур, как вы узнали о том, что награждены? Что почувствовали?
– Узнал буквально вчера, после публикации итогов фестиваля, причем случайно – когда мы сидели и общались в кабинете с нашим худруком, Гульнарой Галавинской. Я сидел на диване, а позади меня как раз стояли награды фестиваля. Вообще-то они не должны были там стоять – просто нашли временное пристанище. Я, забывая, что они позади, постоянно откидывался на диван, награды падали. Приходилось ловить. Раза четыре. После чего Гульнара Галимовна не выдержала: «Ну, давайте, уж я вам расскажу раньше, чем узнают остальные!» И сообщила эту приятную новость…
Что почувствовал? Безусловно, самые положительные эмоции. Любому человеку приятно, когда его заслуги в работе высоко отмечает высокопрофессиональное жюри. Хотя, если честно, я склонен любые падения и взлеты встречать сдержанно. Не очень люблю публичность и все, что касается награждений, привлечения лишнего внимания – как к моей собственной персоне, так и к моей профессии актера. Всегда гораздо интереснее и важнее проанализировать результаты того, что тебе удалось или не удалось сделать.
– Роль Подсекальникова: как она пришла к вам, как вы ее создавали?
– Когда мы только приступили к постановке этого спектакля, Дмитрий Акриш очень долго выбирал: причем актера не только на главную роль. Для исполнителей всех других ролей шел долгий, долгий отбор. Режиссер присматривался, знакомился с нами с помощью тренингов, репетиций. Я был выбран самым последним. Еще один мой коллега тоже пробовался на Подсекальникова, но в итоге Акриш отдал предпочтение в мою пользу. И уже на этом этапе мы настолько «вгрызлись» в материал спектакля, что дальнейшие репетиции стали естественным продолжением всего предыдущего периода.
– Можете ли вы сказать, что срисовывали этот персонаж с кого-либо из знакомых?
– Наблюдения и умение пародировать давались мне довольно хорошо еще со студенчества: я достаточно быстро и точно схватываю какие-то нюансы в поведении других людей. Однако же, не могу утверждать, что своего Семена Семеновича с кого-то срисовал. Более того, когда меня назначили на эту роль, я совершенно не ощущал себя Подсекальниковым. Мы абсолютно разные люди. Если бы вы знали, как сильно я НЕ понимал, что мне с ним делать! И только намного позднее я начал ощущать какие-то тайные нити, связи с этим образом.
И, конечно, мы этот образ придумывали вместе с режиссером, опираясь на драматургический материал – образ, который создал автор пьесы. Логично, что далее этот образ попадает под призму видения режиссера, и далее он воплощается, в конечном счете, в актере. Именно так образ персонажа преломляется, трансформируется… Что будет в конечном итоге – мы не знаем до самого конца. Очень важно, что образ Подсекальникова Дмитрию Акришу удалось создать в единой системе вместе с другими персонажами. Обратите внимание: если взять какой-то отдельный персонаж второго плана, он будет легко узнаваемым. Мы будем понимать, что он взят именно из этого спектакля. В «Самоубийце» создана целая система образов. Это почерк большой настоящей режиссуры.
– Какая сцена в спектакле была самой сложной для вас?
– Конечно, это та самая «пограничная» сцена, когда Подсекальников решается дернуть рычаг предохранителя, чтобы оборвать свою жизнь. По эмоциональности – самая сложная, самая накаленная сцена.
Знаете, я ведь слишком люблю жизнь и совершенно не понимаю людей, которые добровольно решаются с ней попрощаться. Считаю это стремление совершенно бессмысленным. Поэтому мне было ужасно сложно понять и сыграть человека, который стоит на грани. Единственный раз, когда меня посещала мысль о самоубийстве, – когда-то давно, после несчастной любви. Но всерьез, конечно, я умирать не собирался: просто хотелось пострадать – чтобы все увидели мои муки, пожалели, приголубили и взяли обратно.
– Артур, все-таки, наверное, далеко не каждый актер согласится взяться за такую роль – даже из банальных суеверий. Слишком далеко приходится заходить, по ту сторону. Посещали подобные мысли?
– Я абсолютно не суеверный человек. Более того, считаю, что суеверия могут увести актера далеко за грань профессии.
Все-таки не нужно сходить с ума. Я умирал – и в кадре, и на сцене много раз. Всегда с превеликим удовольствием. Никаких сложностей для меня в этом всем не было… Да и быть не могло.
– Когда готовились к роли, анализировали ли вы опыт суицидников, может быть, читали книги по психиатрии?
– Нет, конечно. Это уже область медицины, а одно с другим путать нельзя. Конечно, психология и нейрофизиология мне знакомы: когда-то являлись сферой моих научных интересов, в то время, когда я учился в аспирантуре, писал диссертацию, выпускал свои научные статьи. Но все это лежит в другой плоскости.
– Насколько глубоко вы каждый раз погружаетесь в этот образ? Приходится ли потом подолгу приходить в себя?
– Конечно, когда ты играешь кого-либо, ты не можешь не пропускать эту роль через свою душу. Но у меня никогда не отключается определенное осознание, что я на сцене, я создаю образ. А если вы в кого-либо полностью перевоплощаетесь и в порыве гнева рубите человека насмерть мечом, вас нужно сразу же «закрывать» за решетку и никогда больше не выпускать на сцену. Это уже не профессионализм, а тяжелое заболевание. Безусловно, подобные роли, как и любая работа на сцене, – они крайне затратные эмоционально. Однако же я всегда предпочитаю легко «впрыгивать» в роль. Готовиться к спектаклю за час, настраиваться, перегорать – это студенчество, ребячество, давно пройденный мною этап. Люблю работать по-другому: рассказал коллегам за кулисами анекдот, тут же вышел на сцену, включился и сыграл. Думаю, что так правильнее.
– Как, по каким признакам вы понимаете, что спектакль удался?
– Мне важна реакция зала. Если она смешанная, то спектакль имеет право на существование. Если реакция однозначная: всем нравится или, наоборот, не нравится, – значит, что-то пошло не так. Когда все слишком гладко – это подозрительно. А когда постановка вызывает жаркие споры, значит, проблема, которая в нем поднимается, – она действительно острая. Обратите внимание на то, что происходит сейчас на нашем континенте: некоторые темы вызывают настолько резкие и острые обсуждения, что до рукоприкладства доходит.
– «Самоубийца» вызывает у определенного количества зрителей неприятие, отторжение. Так было с самого начала существования этой пьесы. Как вы думаете, почему?
– Наша психика имеет свойство защищать нас. Некоторые вещи и явления, которые считает опасными, попросту игнорирует. Чтобы признавать очевидные факты, смотреть правде в глаза, нужно чрезвычайное мужество. Оно есть у людей в единичных случаях. Поэтому столь бескомпромиссный, жесткий спектакль, как «Самоубийца», конечно, вызывает отторжение у многих…
Я помню реплику одной из зрительниц в финале спектакля. Когда Семен Семеныча убили, девушка возмущенно крикнула своему молодому человеку: «Ты видел?! Они его убили! УБИЛИ!» Дальше следовало нецензурное слово. Так сильно ее потрясло, что человека просто так могут взять и убить. Даже если это просто спектакль.
Второй характерный случай. Зрители уже начали расходиться после поклонов, и какой-то мужчина громко спросил у своей спутницы: «И как дальше жить?!» А ведь это один из ключевых вопросов в искусстве!
Третья реакция от зрителей была такой: «Молодец, спасибо! ДО СЛЕЗ!»
– И еще один вопрос: похож ли Семен Семенович на какой-либо еще из созданных вами раньше образов?
– Нет, он такой один. Эта роль настолько не похожа ни на какую другую! И я рад, что она удалась.
Инна ПЕТРОВА
Фото: theater-perovo.ru
